Впечатления и наблюдения на глухарином току (Автор: Н. А. Зворыкин)

Впечатления и наблюдения на глухарином току (Автор: Н. А. Зворыкин)
Самая захватывающая, обновляющая, увлекательная охота -это охота весною на глухарином току. Она требует и инициативы, и активности, и выносливости, и выдержки, приводит вас вплотную к интересному, сторожкому отшельнику леса - глухарю, приучая наблюдать эту громоздкую птицу в интересный период ее жизни. Другими словами, охота на глухарином току вводит вас и, что самое важное, посвящает вас в биологическую среду леса, да еще в самый бурный период жизни природы. Получаемые впечатления настолько разнообразны, новы, поучительны, сильны и живительны, что ставят охоту эту выше всякой другой.
Пахнет уже приближающейся весной. Днем солнце припекает снежный покров, а ночные морозы скрепляют разрушенные за день снежные крупинки. Образуется наст, мягко хрустящий, как сдобный сухарик, или гулко звенящий там, где днем просачивалась вода. Глухарь уже поет.
Теплою апрельскою ночью пылает костер на багровом лесном кряже. Смолистая сушина ярко горит, резко и неожиданно потрескивает, отбрасывает сноп искр. Лениво пошевеливаются мохнатые ветви от бегущего кверху теплого потока костра. Гукают совы, перекликаются, будто разошедшиеся по ягодникам люди. Лягушки, что хорошая стая гончих, варом без устали варят. Кто-то шевелится, что-то шуршит, кто-то дышит и близко, и далеко, и везде. Рыжие стволы и зеленая шерсть ближнего ряда молодых сосенок окаймляют освещенный уголок, а там крутом таинственная завеса черной весенней ночи.
Мигают звезды, мигают усталые веки. Дремлется, но не спится. Гудение костра убаюкивает. Полчаса забытья. Опять глядят глаза на звезды: раньше были только звезды, теперь видно и небо. Пять минут второго - пора. Вы спускаетесь с кряжа в сосновое болото. Нога всасывается в мох, хлюпает. Темная стенка леса принимает вас в свои объятия, вы сливаетесь с темнотой. Верхушки сосен смутно чернеют на фоне неба, смолистых иглистых султанчиков - их не разглядишь. Какая-то птаха хрустально свистнула разок и замолкла. Прислушиваетесь, живая тишина. Ясно слышится эта тишина жизни. Так бывает только весной. Вдруг, оригинальные мерные звуки, звуки, как будто, неодушевленного предмета, томные, но настойчивые. Нет, это не случайный треск сваливающегося сучка, нет. Вы вслушиваетесь: Дак-дак. Да-кэ. Док. Дак, дак, дак, да-ке, да-ке, да-ке, да-кэ, тэке, тэке, тэкэ, тэкэ, тэкэ, кичивря, кичивря, кичивря, кичивря, кичирвить. Направление, откуда исходят эти таинственные звуки, не вполне ясно. Понемногу оно определяется. Вы подвигаетесь под покровом темноты. Небо к востоку становится бледнее, а хвоя деревьев будто почернела.
Хозяин, хозяин, хозяин, раскатисто прокричали журавли. Они приветствовали перелом ночи к утру и опять замолкли. Глухарь все поет. За щелканьем, без пауз, следует верещание-точение, за точением щелканье и так и идет ритмично колесом. На небе вырисовываются султанчики сосен. Вы подвигаетесь. Нагло и смело прогоготала белая куропатка. Глухарь так и долотит, так и точит. Вот он, певец, тут, в группе ближних деревьев, в этой темнине сосен, где как будто гуще насаждение. Но в правой ли группе деревьев, или левее. Как будто, здесь, как будто там. Вы скачете вправо, он оказывается левее. Там молодые и совсем не частые сосенки. Подскакали. Здесь, вот, а не видно. К небу нигде не чернеет его причудливая фигура. Проходит несколько минут. Побелевшее было небо затуманилось поднимающимися испарениями, невидимыми, но чувствуемыми. Вы стоите в волнении. Глухарь поет, да, поет на близком выстреле. Его томное пение-стрекотание то отдаляется, то приближается. Непосвященному таинственные звуки песни не дают возможности составить какое-либо представление не только о величине птицы, но и о том, птица ли или кто другой издает эти звуки. Стволы отдельных деревьев выступают мало-помалу из темной стенки леса. Вдали бормочет тетерев. Глухарь приостановился на минутку и снова с большим азартом завел свою песню. Вы отходите несколько шагов вбок, чтобы определить, на которой из двух сосен он поет, на большой ли, с толстыми ветвями, или на молодой кудрявой сосенке. И вдруг, вы замечаете в двадцати шагах черный силуэт на самой макушке кудрявой сосны. Веером хвост, кверху голова на вытянутой шее, полураспущенное крыло, потряхивает бородой, ломается. Странная форма, странные движения, что-то неестественное, причудливое, что-то схожее с лубочной игрушкой или изображением на картине импрессиониста.
Прогоготали опять белые куропатки. Из-под отодвигающегося тумана рыжеет ковер мохового болота, розовеют стволы сосен, синеет влажная хвоя. Журавли приветствуют первый солнечный луч. Где-то вдали послышался лопот крыльев громоздящегося на дерево глухаря. Поют, чирикают, щебечут птицы, заглушая глухаря, дятел выбивает трель на сухостойном дереве, кипит и журчит, стонет радостью лес...
Говорят, глухарь не видит и не слышит, когда поет.
Во время песни-точения слух глухаря действительно ослабляется до крайности, очевидно вследствие заслонения слуховой области скуловою костью, соединенною через посредство других костей одним концом с клювом, а другим лежащею против слуховой области. Итак, глухарь во время точения не слышит, становится глух на 3-5 секунд и безнаказанно позволяет в это время производить шум, треск и грохот. Однако, у глухаря осталось еще одно могущественное средство самосохранения -зрение, и подойти к нему возможно, если он вас не видит. Необходим, следовательно, хороший заслон заросли, а еще лучше покров ночи. Как бы азартно ни пел глухарь, как бы он ни жмурился во время сладкой любовной песни, парализующей его слух, зрение его бодрствует и служит его стражем. Такое бодрствование зрения необходимо не только в виде самосохранения, но и как веление полового чувства. Ведь глухарь поет свою песнь любви и, если он не слышит в то время, то естественно, что природа дала ему средство без опоздания видеть приближение самки или соперника. Глухарь не только хорошо видит во время песни, но и остро воспринимает зрением движения и мелькания какого-либо предмета.
Поэтому заслон деревьями необходим, чтобы обеспечить подход, требующий удачных перебегов от прикрытия до прикрытия. Очень важна и позиция, занятая глухарем, дающая ему большее или меньшее поле зрения. Нахождение глухаря на самой верхушке высокого дерева, да еще со сравнительно небольшой кроной, чрезвычайно невыгодно для охотника. Но как бы удобны не были расположены деревья для заслона, наиболее верным подходом, несомненно, надо считать подход до рассвета, в темнозорь, как говорят охотники, когда глаз глухаря, не приспособленный к ночи, не замечает движений. Тою же приспособленностью зрения глухаря к дневной жизни объясняется и то, что подлеты глухарей и глухарок на токовище, перелеты и драки начинаются на рассвете. До света ни одна глухарка не заквохчет, а петухи, хотя и начинают петь еще в полной темноте, но не покидают до рассвета дерева, на котором сидят. Как только станет совершенно светло, подход к глухарю, поющему на одиночном дереве, или хотя и в группе деревьев, но на высоком, да вдобавок не имеющем широкой кроны, заслоняющей происходящее внизу, становится затруднительным. Труднее всего подходить к глухарю либо на гладком болоте, когда он сидит на сосне, представляющей из себя наблюдательный пост, либо в еловом редколесье, когда глухарь помещается на шпиле обыкновенно самых высоких деревьев, откуда видит все кругом, как на ладони. После восхода солнца подход в таком месте не удается.
Много лет, как я уже перестал жадничать на глухарином току. Бывало и на вечерней заре свалишь одного, да на утренней возьмешь пару. Падение этой грузной птицы с высокого дерева к ногам приносило кратковременную радость и, унося убитых глухарей, я чувствовал, что опустошил лес, и если б мог оживить их, то без колебания возвратил бы певцов природе. Но азарт, охотничий азарт, толкал на убийство, и в следующую охоту я делал то же. Однако, я перестал убивать больше штуки, а то и вовсе не бил, бывая на току и подскакивая иногда с кем-либо из приятелей. Но не бить на току вовсе - это поистине лишение. И вот это безоружное подскакивание позволяло мне не торопиться, как это свойственно вооруженным для осуществления своей цели, а следить за всеми движениями птицы, вслушиваясь в странные звуки песни. Такое занятие помогло мне произвести несколько интересных опытов.
Однажды, услыхавши лопот крыльев дерущихся на земле глухарей, я поспешил на место драки. Было туманное теплое апрельское утро, солнце еще не всходило. Впереди расстилалось как будто бесконечное моховое болото с молодою стройною сосною, поросшее к опушке баговником, боровым вереском, ивняком и брусничником. Заросль препятствовала видеть даже на близком расстоянии тех, кто производил столь мощные удары крыльями и сильный шорох маховых и рулевых перьев в кустах и стеблях. Подходить под прикрытием было удобно, но дерущиеся бегали и, как нарочно, удалялись от меня. Наконец, я пересек им путь и в нескольких шагах наблюдал преинтереснейшую картину драки двух петухов. К сожалению, они частенько скрывались за кусты. Я видел, как один из них крепко ущемил своим сильным клювом кожу на шее своего противника и некоторое время пригибал его голову книзу, а тот, мокрый, с ощипанной бородкой, не желая покоряться, старался, отставив одно крыло, обнять им и поднять противника. Одно время они настолько приблизились, что, будь у меня сачок, я, пожалуй, накрыл бы обоих. Затем они со страшным лопотом удалились за кусты. Я последовал за ними, прикрываясь зарослью, и имел намерение, понаблюдав еще приемы драки, попытаться схватить одного из них или ударить палкою. К сожалению, присутствие мое видела глухарка, поднявшаяся из-под моих ног. Как только она тревожно заквохтала, драка прекратилась и оба петуха неуклюже грузно поднялись и уселись, как слышно было, в нескольких сотнях шагов на деревья. Вскоре один из них запел.
Подойдя до зари к поющему глухарю и стоя под самым деревом, на котором он сидел, я неоднократно имел случай проверить его слух во время песни, проделывая разные опыты. Я перекликался с приятелем, сообщая ему криком о результате моих наблюдений, кричал глухарю разные ласковые и бранные слова, но глухарь не обращал никакого внимания. Затем я стрелял в самом близком расстоянии над головой глухаря. В таких случаях он делал перерыв в своей песне, приостанавливался, топтался, озирался, но снова начинал петь с неменьшим азартом. По всей вероятности сотрясения от выстрела воспринимаются поющим глухарем одним осязанием, звук же выстрела не слышится им. Это подтверждается тем, что если произвести выстрел на том же расстоянии, направив его в другую сторону, то глухарь никак на это не реагирует. Колебания воздуха от пролетевшего над глухарем заряда, полагаю, вызывают в глухаре, кроме того, некоторое беспокойство, не пролетела ли это птица. Я пробовал также стучать по дереву, на котором пел глухарь, но эти стуки, по-видимому, никакого действия не оказывали, несмотря на то, что дерево иногда бывало не толсто и не высоко, а удары сильны. Поэтому я прихожу к заключению, что к толчкам и сотрясениям дерева глухарь относится безразлично как бы не замечая их, так как он приписывает их действию своих телодвижений. Я не сомневаюсь, что глухаря во время песни можно взять руками. Я собирался сделать лестницу из тонких жердей и произвести этот опыт. К сожалению, я не осуществил своих намерений. Опыт этот, конечно, возможен только до рассвета и мне кажется, что он удался бы, тем более, что сложного и трудного он не представляет, в особенности над глухарем, поющим на небольшой высоте. Есть такие экземпляры, которые поют всего на высоте саженей двух от земли.
Глухарь иногда приостанавливает, прерывает свою песнь -обманывает, как говорят охотники. Вряд ли глухарь сознательно обманывает охотника, но он действительно приостанавливает свою песнь иногда, делая это чаще между слогами уже быстро следующего щелкания и началом точения. После слогов тэ-кэ, тэ-кэ, тэ-кэ вместо того, чтобы начать кичеври, кичеври, он вдруг приостанавливается и вставляет холодное рассудительное дак или, еще хуже, осторожное док. Эти перерывы песен глухарь чаще всего делает, как я заметил, для того, чтобы прислушаться - не слыхать ли глухарки или песни своего соперника, и быть в курсе хода тока. Те же паузы он практикует для проверки послышавшихся звуков, волнующих его страсть. Когда он услышит квохтание глухарки, то начинается еще азартнее песнь, и как бы торопится; также, если он услышит песнь своего соперника на известном ему месте тока. Глухарь начинает тогда торопиться, стараться, чтобы привлечь своей песнью самку и перебить ее от соперника, будто его песнь слаще, лучше, сильнее, чем песнь соперника. Бывает, что глухарь, услыхав слет глухарок к другому самцу, прерывает свою песни перемещается, в надежде на новом месте скорее дождаться успеха. Перерыв песни бывает и по случайным причинам. Однажды я подходил к глухарю. Солнце еще не встало, но было светло. Я был уже на расстоянии выстрела, видя, как причудливая фигура двигалась по небольшому суку и потряхивала головой, но мне захотелось подойти еще ближе, благо подход был удобен. Я сделал еще несколько шагов, любуясь как глухарь шествовал от ствола по суку, вдруг он начал валиться с дерева, трепеща крыльями, как раненая птица или как бабочка около цветка, затем пошел вверх свечой, поднялся и, севши на ближнее дерево, принялся вновь азартно петь. По-видимому, он просто свалился с сучка. Всякая приостановка глухарем песни во время подхода приписывается охотником своей неосторожности, но на самом деле это бывает не всегда по его вине, хотя много и тех случаев, когда нашумишь невпопад или остановишься на виду, а то не рассчитываешь, сколько шагов успеешь сделать под песнь, в зависимости от условий. Когда, например, на мягком клюквенном моховом болоте вода после таяния начнет впитываться в мох, то ходьба становится тяжелой и шумной, так как нога всасывается раскисшим мхом; при вытаскивании ноги получается хлюпанье и после еще долго бурлят и булькают пузырьки. Этого не надо забывать; при таких условиях под песнь приходится делать всего шаг-два, так как иначе бульканье не затихает еще до конца песни, а к бульканью воды глухарь довольно чуток. Если глухарь приостанавливает свою песнь, услыхав что-либо подозрительное, то приходится стоять как вкопанному и, если расстояние до глухаря не слишком близкое, полезно, спустя несколько минут, проквохтать глухаркой. Это и легко, и действенно. Хуже, если глухарь заметит что-либо подозрительное. Обыкновенно он тогда снимается и, если поза, в которой вы застыли, мучительна, то, как это ни странно, к вашему, на первых порах, удовлетворению.
Замечательная картина - токующий при солнце глухарь на вершине коренастой развесистой ели. Вы стоите у подножья дерева и под зонтом его не видите глухаря, да и он вас не может увидеть. Но стоит вам сделать шаг назад, и перед вами искрящаяся золототканая грудь, красивые, будто нашитые брови, костяного цвета сильный клюв, приятные глазу охотника коричнево-серо-черные тона и все подробности птицы. Вот прекрасный случай для снимка! Но не все передает фотографический аппарат. Он только пособие для наблюдателя. Пользуйтесь, прежде всего, вашим зрением, глядите, как надувается, играет горло глухаря во время песни, будто под кожей катается орех.
Как цветист, как искрится глухарь, сидящий грудью к солнцу.